10:00 / 19.8.2008 Серафима Скибюк

Несмотря на то, что Леонид Бичевин в свои 24 года уже дважды сыграл у Балабанова, совсем недавно засветился на небосклоне ММКФ в фильме Кати Шагаловой "Однажды в провинции", только что отметился премьерой картины "Закрытые пространства" и служит в одном из старейших театров столицы, что-либо выведать об этом артисте довольно трудно. В фильме Александра Балабанова "Морфий", который вроде бы должен стать его последней работой как режиссера, Леонид сыграл главную роль. Корреспондент Дней.Ру встретился с актером и обнаружил много неожиданного в его биографии.

Недостающие знания

- Как так получилось, что ты в Театр им. Вахтангова попал сразу из Щукинского?
- Это нормальная практика, что из Щукинского попадают в Вахтанговский, потому что Щукинский государственный институт состоит при театре им. Вахтангова, Щукин был сам вахтанговцем – все взаимосвязано, и каждый год идет набор от двух до пяти, может быть. В этом году вообще поступило, по-моему, пятнадцать человек. Это очень много – за мои два года в театре так не было.

- Ты в театре служишь с 2006-го, но в Интернете про тебя очень мало информации, помимо этих данных – даже неизвестно, где ты родился!
- Родился я в городе Климовске Подольского района.

- У кого ты учился?
- У Шлыкова Юрия Вениаминовича и Натальи Ивановны Санько – это его супруга и наш художественный руководитель. При наборе в театральный институт имени Щукина приветствовалось то, что человек умеет танцевать, хорошо двигаться, понимать свое тело, чтобы он пел и играл на инструменте.

Когда посмотрел премьеру фильма, мне показалось, что я наигрываю, как последняя собака»

- А ты сам владеешь каким-то инструментом?
- На гитаре играю – учился сам. Это вылилось немножко в большее, чем в три аккорда. Пока не хватает времени на это все.

- Ты же в Вахтангова даже у Мирзоева играешь!
- Да, я ввелся в спектакль "Сирано де Бержерак". С Мирзоевым конкретно я не работаю, потому что меня вводили взрослые артисты. А Суханов, играющий в спектакле главную роль, артист замечательный – на него очень приятно смотреть, слушать его. У него какие-то невероятные данные – голос, фактура, при этом он очень драматичный актер с большим диапазоном.

- Ты наверняка учишься у артистов – у каких в большей степени?
- У разных. У меня Де Ниро кумир, Аль Пачино – многие артисты молодые так скажут.

- То есть тебе трагедийные роли ближе?
- Да, серьезные, конечно, ближе. Хотя есть мечта научиться гротесковому существованию на сцене, потому что в природе моей это заложено – правда, не знаю, насколько это возможно развить. Слышал выражение от одного актера – трагики всегда страдают от того, что они не комики, а комики страдают от того, что они не трагики, хотя при этом каждый остается на своем месте.

- Есть такое мнение, что русским артистам плохо даются мистические характеры, что им свойственно углубляться в психологизм и невозможность придать волшебства своим ролям – ты с этим согласен?
- Насчет волшебства – в самом актерском акте, когда он возникает, на сцене или в кино, уже заключается некое волшебство. А то, как, например, делается мистика, зависит от определенной культуры. У нас самым мистическим автором был Гоголь, а если брать Запад, то сколько создается мистического кино - не счесть, у них это отдельный слой культуры.

- То есть это не у нас в крови?
- Да, это от ментальности зависит, от того, как мы живем.

- А как же русские сказки - "Варвара-краса, длинная коса", "Морозко"? Ведь их за границей считают страшными.
- Разве что это.

- Хотелось бы в чем-нибудь подобном сыграть?
- Наверное, я насчет мистики глубоко не задумывался. У меня был психологический отрывок, в котором я не создавал какой-то особенной мистики – в конце третьего курса я играл Иуду из произведения Леонида Андреева "Иуда Искариот". Когда я его прочел, я загорелся и стал делать – мне потом говорили: "Леня, плохой был отрывок, но Иуда у тебя получился во!"

Крупным планом

- Чем ты берешь, как тебе кажется, зрителя?
- Я его беру? Когда мы снимали "Закрытые пространства", у меня было ощущение от игры – я, конечно, уставал, съемки были тяжелые, в скоростном режиме – я, может быть, чувствовал, что я перетапливаю, переигрываю (я про внутреннее наполнение, переживание). Было ощущение, что есть игра и я играю просто по лезвию ножа. Когда же посмотрел премьеру фильма, мне показалось, что я наигрываю, как последняя собака. Я сидел и ужасался: это что? как так можно было играть?! Это же кошмар! Почему никто не сказал?!

- Когда снимался, было ощущение опасности? Не свалиться в пошлость, не придать своему герою излишней зловещести? Ведь он и так себе на уме, а ведь можно еще и добавить, "втопить", как любят делать русские артисты.
- Это не только русские артисты. В последнее время особенно люблю английское кино, и вот иногда смотришь на английских актеров - "втапливают", как в театре! Словно он на сцене "Глобуса" (театр Шекспира – прим. Дней.Ру)!

- В фильме "Закрытые пространства", недавно вышедшем на экраны, мне понравилась история твоего героя – вне сценарного сюжета о потере близкого человека, болезни и так далее.
- Это очень актуальный персонаж, потому что сейчас есть мнение, что мужчины мельчают, и интересно, когда показывают подобного инфантильного героя с какой-то своей внутренней жизнью. Ведь он даже пространство вокруг себя организовал каким-то необычным образом. И это не может не быть связанным с личными переживаниями. Но мне этого показалось мало, хотя есть какая-то таинственность этого персонажа притягательная, плюс грим – бледный, измученный и обескровленный персонаж – это интересно.
- Магия кино… Я старался прожить эту историю в какой-то степени извращенную, со всеми придумками и какими-то словечками. Я положился на жизненный опыт Игоря (Игорь Ворцкла – режиссер картины – прим. Дней.Ру), я доверился и решил рискнуть. Когда я прочитал сценарий, я подумал, что это полная ахинея. Но Игорь так это интересно рассказывал и преподносил, я видел, что он представляет, по его словам, и я решил рискнуть. Изначально не был утвержден, но за неделю до съемок он мне позвонил и сказал, что хотел бы, чтобы я играл.

- Что он в тебе такое увидел – Игорь объяснил?
- Нет, ничего не объяснял. Что меня в нем купило, так это то, что он сам позвонил, это приятно. Я думаю, это говорит об уровне культуры, ответственности, уважении. Если он имел на меня какие-то виды, может, ему казалось, что он дал повод думать, что я сразу был утвержден – но чтобы я не особенно переживал, решил успокоить. Мне кажется, это важно, говорит о человеке с хорошей стороны.

- Кстати, ты недавно второй раз – после "Груза 200" – снялся у Балабанова – в фильме "Морфий" по Булгакову.
- Отличная работа – в плане всего процесса. Балабанов сказал, что ему понравилась моя работа – и особенно хорошо, что она понравилась Сельянову, что редко бывает. Меня это так пригрело. У моего героя судьба странная – это такое саморазрушение. Трагедия строится на том, что он - талантливый врач, спасающий жизни и борющийся со смертью, интеллигентный, обаятельный, добрый – я старался, чтобы он такой получился. В фильме есть некая такая судьбоносность, отношение к року: когда он пытается спасти дифтерийного больного, ему делают противодифтерийную сыворотку, на которую у него аллергия – такова кульминация.

И когда у него начинается эта аллергия, ему становится плохо. По сути, он пытался спасти человека – без оглядки, просто видя, что человек умирает, с пеной во рту: и делает искусственное дыхание дифтерийному. И чтобы избавиться от боли и чесотки, просит медсестру вколоть ему морфий. Второй раз – опять то же, и он сам себе вкалывает – а дальше начинается зависимость и разрушение. Погибают люди, он подменяет порошок в аптеке, от чего гибнут невинные люди. Он страдает, уезжает, чтобы вылечиться – а финал не буду рассказывать, посмотришь!

На разрыв аорты

- А сам ты как к наркотикам относишься?
- Пробовал какие-то вещи, курил что-то. В общем, ничего хорошего. Очень отрицательно к этому отношусь, с большим негативом.

Когда этот рабочий ад начинается, некоторые артисты выпивают. Кому-то нужен больший стимул: есть всякие спиды, тот же кокаин»

- Есть же такие люди, которые ищут в этом некий альтернативный путь…
- Фигня это все. Актерский путь очень нелегкий, ты задействуешь себя в разных-разных проектах и истощаешься, организму неоткуда брать энергию – на фитнес нет времени, надо и озвучить, и спектакли сыграть, и перелететь на съемку – и по новой, все время, когда этот рабочий ад начинается, некоторые артисты выпивают или что-то еще. Кому-то нужен больший стимул: есть всякие спиды, тот же кокаин – он очень стимулирует твою деятельность, отрезвляет тебя.

У меня есть знакомый артист, который в какой-то момент зашел в гримерку и говорит: "Все, я к наркологу своему пойду завтра. Не могу – сердце, мозг, чувство, что пошел обратный процесс, не стимуляция, а разложение".

- На чем он сидел?
- На кокаине.

- Денег хватало?!
- Видимо. Большой артист.

- А ведь многие артисты вообще с ума сходят – есть такая практика, когда артисты пытаются понять специфику сумасшествия, и просто с ума сходят - у тебя такого не было?
- Нет, так нельзя – теряется смысл профессии. Можно тогда набирать сумасшедших в кадр и с ними пытаться что-то сделать. Но они ведь непрофессиональные люди и не смогут выполнять поставленную задачу, ведь находятся в своем мире и не могут из него выйти.

Ноги колесом

- Ты в детстве, наверное, ходил в какие-то кружки у себя в Климовске?
- Да, я много чем занимался – два года боксом, четыре года конным спортом, конкуром преимущественно. Потом "втюрился" в гитару – начал на ней лабать, параллельно с боксом и конным спортом.

- Неплохо – как же музыкальные пальцы и битые кулаки?..
- Поначалу было трудно, потом, когда бросил бокс, все немножко получше пошло.

В какой-то момент я подумал, что надо сильней обнимать кобылу, чтобы ноги были тоже колесом»

- Очень удобно баре, я думаю, ставить…
- Ага! А повод знаешь как тяжело держать, если конь начинает его выдергивать? Это было где-то с 11 до 15 лет.

- То есть страха, что у тебя ноги будут колесом, не было?
- Сначала я опасался, конечно - ой, ноги колесом! – потом посмотрел на одного мастера по конному спорту ростом 1,90 – во мне сейчас 1,85, но тогда я был маленький и мне казалось, что он здоровый дядька. Он сухой такой был, высоченный и ноги – фьють! – колесом. Это очень круто смотрелось, и в какой-то момент я подумал, что надо сильней обнимать кобылу, чтобы ноги были тоже колесом.

- Что же ты перестал тогда заниматься лошадьми?
- Я учиться начал серьезно, закончил 9-й класс и пошел в сельскохозяйственный колледж в Коломне. Мне хотелось быть селекционером – выведение новых пород лошадей – надо было пойти в Тимирязевку. Там, вместо того чтобы учиться, мы с ребятами создали ВИА, пели преимущественно Цоя и "ДДТ". Программа была знатная – песни на четыре, и в конце какого-то праздника мы сыграли с достоинством.

- Где играли?
- В актовом зале, на сцене, помост 30 см. Потом, шутки шутками, но надо было серьезно учиться, чтобы что-то из себя представлять. В один прекрасный день я подумал, что хочется какого-то творчества в моей жизни. Вот я играю на гитаре, пока не сочиняю своих стихов, исполняю свои песни – а может быть, попробую в актерский? И вот так на авось, по русской традиции, занялся совсем другим. Я узнал о курсах в "Щуке", стал ездить после недели обучения из Коломны на выходные, учиться два с половиной месяца в субботу и воскресенье на курсах – потом начался конкурс, прослушивание – и поступил к Шлыкову с первого раза.

Карету мне, карету!

- Это благодаря курсам?
- Благодаря Шлыкову, наверное. Он меня очень подбадривал с первого прослушивания. Там такая система: десятка сдает, потом выбирается человек, приглашается для беседы с педагогом. И Шлыков мне тогда сказал: "Слушай, ты мне понравился, я бы хотел, чтобы ты дальше так выступал – 1-й тур, 2-й тур, 3-й, конкурс и поступление – давай, не подведи меня". Что-то такое было уверенное в словах и во взгляде, что меня подбадривало.

- Тогда ты тоже не понял, почему тебя выбрали?
- Себе я тогда, конечно, объяснил, что я просто такой весь из себя талантливый, крутой, гениальный.

- А кого не брали, на контрасте?
- В большей степени это зависело не от них, потому что на тот момент были, я уверен в этом, в театральном, актерском качестве ребята намного талантливее, чем я, и выше уровнем – серьезно. Были наученные уже, что сразу педагоги понимают, что им придется сбивать то, что научено. Могло хватать больше, чем нужно, но это зависело от педагога, который понимал, что с тем или иным он может провести 4 года, что он сможет от него что-то взять – не просто тешить свои амбиции, а обучаться.

- Ты хорошо обучаешься?
- Думаю, да.

Куда я теперь? Наверное, в армию, стану мужчиной, школу жизни пройду. Что этот артист? Тьфу, размазня, а не профессия»

- Кого ты слушаешь? Помимо того, что это положено, что это субординация и прочее.
- Сильных людей, внятных, талантливых. Бывают такие моменты, когда ты закрываешься и думаешь, что что-то не то. На втором курсе я чуть не ушел даже – у меня был конфликт, ничего не получалось, я решил, что все дело в моем худруке – что он такой вредный и меня не понимает. На самом деле все дело было во мне – я где-то подленился, где-то начал себя жалеть, и все обучение сразу пошло под откос. И он мне сразу и говорит: "Пиши заявление и вали отсюда".

Я, как ни в чем не бывало, на следующий день написал это заявление. Ночь не спал, думал, что же будет, куда я теперь? Наверное, в армию, стану мужчиной, школу жизни пройду. Что этот артист? Тьфу, размазня, а не профессия. Прошагаю два года – и еще раз попробую, и уже приду таким кремнем.

И пришел с этим к старосте нашему, Косте Балакиреву. Он отслужил, даже в Чечне был, и на тот момент, когда мне исполнялось 18, ему было уже 22 или 23. Но при этом он такой добрый, наивный немножко, и говорит: "Ну давай". То есть ничего – ни отговаривать меня, ни призывать взять себя в руки. Вздохнул и с чувством ответственности за меня, за то, как я правильно должен составить форму своего отчисления, начал писать.

- И ты, важный, понес это в дирекцию?
- Не в дирекцию – слава Богу, что не в дирекцию! Подошел к Шлыкову – прям Гамлет, "быть или не быть", не иначе, меня здесь не поняли, не приняли.

- Тогда уж Чацкий, "Вон из Москвы, сюда я больше не ездок".
- Да, точно, "карету мне, карету!" И мне Шлыков, мол, что это вы мне тут бумажки свои суете – это Князеву (директор театрального института им. Щукина – прим. Дней.Ру). И все.

А у меня было такое подспудное убеждение, что меня сейчас начнут уговаривать: "Не надо, Леня, опомнись, еще шанс!" Дудки! Он мужик серьезный, даже однажды выбил бюджетное обучение двум талантливым платникам по итогам обучения. Я испугался, что он такой хладнокровный, расстроился – тут меня все принялись утешать, и один друг мне говорит: "Значит так, то, что сейчас было, – это абсолютная провокация. Шлыков сейчас хочет, чтобы ты пошел и сделал наблюдения. Придешь к нему и скажешь: "Юрий Вениаминович, я готов". А мне эти наблюдения не давались, я не мог понять, что от меня хотят.

Шлыков всегда пытался в нас такую вещь культивировать, что ты не просто делаешь под копирку наблюдение, а даешь чего-то своего, делаешь персонажа со своей жизнью и задачей – все по школе, системе. Ты должен это проживать один – либо ты торговец, либо кассир, либо женщина в метро, видящая этот эскалатор – жизнь человеческого духа. А у меня не получалось – либо я приносил сделанное под копирку, серенькое, либо не справлялся вообще.

И я тут же побежал, воодушевленный Данилой Дунаевым. Принес старичка, коня, медведя, мойщика автомобиля. Потом кто-то мне сказал: понаблюдай за Шлыковым, ты в чем-то с ним немножко схож. Я стал за ним наблюдать и в какой-то момент в этом ему признался. Он так задумался и дал мне до занятия три часа, чтобы я принес это. И я принес.

- Ты, можно сказать, посягнул на Господа Бога?
- Дело не в этом. Он старался в нас культивировать мужское начало.

- И как - удалось? Ты же можешь себя не только через чужие глаза оценивать?
- Вроде бы удалось. Это выражается в принятии решений, ориентации – это сейчас очень актуально.

- То есть Оскара Уальда сыграть бы не мог?
- Думаю, что нет. Я когда не мог что-то сделать, истерил – кричал, мол, вы мне мешаете, Юрий Вениаминович. Он не выдержал и даже палку схватил какую-то – чуть не влепил. Для него это был момент разочарования, посчитал, наверное, что ошибся во мне.

- У вас же в "Щуке" строгая дисциплина, есть некая норма, и если артист по каким-то моральным этическим нормам не подходит – это предательство концепции вообще!
- Я не знаю, как в других школах, но вот могу сказать, что у нас все учителя, которые ведут гуманитарные предметы, требуют от ученика, чтобы он не отписывался, а отвечал устно – долго и убедительно. У Дунаевой Елены Александровны это было больше всех. Она сама, когда рассказывала, это было глаз не оторвать.

Никакого пиара

-Ты был где-нибудь за границей?
- В детстве был в Таллине, но сейчас уже не помню. Мне хочется в Грецию попасть – я всегда брался за все античное, если по истории искусств нужно было на свободную тему рассказать.

Пройдет еще пара премьер, и я буду чувствовать уже себя Томом Крузом»

- Наверное, не можешь простить ахейцам гибели крито-микенского периода?
- Ой, не говори. Мы как раз сейчас в Вахтангова делаем спектакль по Шекспиру на греческую тему.

- Ты ищешь среди людей зрителей?
- Мне нравится, когда я начинаю говорить и у меня получается, ведет вдохновение – это приятно.

- Тебе свойственно рисоваться?
- Это автоматически происходит. Недавно познакомился с Женей Андротовым - "Кремень" – он отличный парень, очень компанейский, мы пообщались, и он такой адекватный. И по своей природе он больший актер, чем я, и мне нравится его слушать, он как на трибуне. А у меня, может быть, стадия, когда я взрослею, мужаю и больше присматриваюсь, больше зритель, чем актер. Туда смотрю, сюда, музыку стал покупать.

- А что ты слушаешь?
- Цой, Гребенщиков, Maroon 5, Lenny Kravitz, джаз люблю – хотя в него пока еще не углубился, только сейчас становлюсь ближе к этому, купил себе "The Best of Ray Charles" – балдею. Земфира мне очень нравится.

- А "Мумий тролль" тебе нравится? Они недавно альбом выпустили – такое возвращение.
- В детстве даже разбирали песни, пели их, потом перестал слушать. Стоит послушать, да? Послушаю.

- Ходишь на тусовки?
- Давно что-то не был. Хочется потусоваться, но в узком кругу. Какие-то бомонды - это не для меня. Даже когда была премьера фильма, столько внимания – было немножко неприятно.

- Ты должен быть к этому готов.
- Пройдет еще пара премьер, и я буду чувствовать уже себя Томом Крузом – сразу привыкну.

- Тебе привычно про себя рассказывать?
- Не очень, я не люблю про себя рассказывать.

- Но у вас же были в театральном игры на раскрепощение?
- Были, но это дело не в раскрепощении, а во внутреннем мире – я его не люблю открывать. Здорово, когда получается протащить его через персонажа и как-то себя показать с серьезной стороны – в плане глубины, обаяния – ну это актерские вещи. Есть близкие друзья, мама, подруга, которые знают обо мне какие-то вещи, но когда о них кто-то другой начинает спрашивать, я нервничаю. Мне кажется, это нормально.

- А если сложится так, что ты станешь популярным человеком, тебе же придется про себя рассказывать. Будешь истории придумывать?
- Наверное, буду фантазировать. Мне позвонили из одного издания на днях и сказали, что хотят сделать серьезный репортаж – мол, вы на репетиции, дома, с гитарой, с любимой кошкой. Меня это так сразу напрягло. Хочется, чтобы о тебе судили по твоим персонажам, героям, по тому объему работы, который ты сделал, а не потому, как ты пиаришься. Сейчас это очень модно – за десятилетие это поставили во главу угла: "И здесь на афише я, и на обложке, и на карточке на какой-то, а тут я в тусовке". Думаешь, ну здорово, классно – а что такого? Это работа какая-то духовная?

- Люди прочитают и пойдут в театр на тебя посмотреть!
- Они и так пойдут. Дело не в количестве. А те режиссеры, которые действительно заинтересованы в новом кино и в новых героях, следят за тем, что идет в кинотеатрах – какие премьеры, какие фестивали, и делают определенные выводы. А те, кому особенно это не надо или кто судит по тому, кто где светится, – я не знаю, что это за режиссеры.