«Мне очень хотелось сделать что-то из того времени, но настоящее. Потому что кругом халтура. Ну, постараемся. Может, победим, может, нет», - комментирует режиссёр Алексей Балабанов свою новую картину «Морфий». «Проигрышей» в фильмографии Балабанова ещё не наблюдалось: каждый его фильм - событие года, повод для разговоров и жарких споров. На исходе осени киноманы снова затаили дыхание: в прокат выходит двенадцатый по счёту фильм режиссёра.

Сценарий был написан ещё Сергеем Бодровым-младшим. Литературной основой стала книга Михаила Булгакова «Записки юного врача». Одно из самых сильных произведений писателя, повествующее о жизни молодого доктора в больнице на периферии.Впрочем, перед просмотром фильма о Булгакове лучше и вовсе позабыть. «Морфий» несёт в себе другой, истинно балабановский посыл, от чего литературный первоисточник предстаёт в совершенно ином свете. Прежде всего, «Морфий» - это картина  о наркотической зависимости двух людей на фоне стремительно развивающихся исторических событий.

Талантливый молодой врач, приехав после окончания университета в одну провинциальную больницу, подсаживается на морфий. Совершенно случайно: его помощница Анна Николаевна вкалывает ему во время болезни сначала одну, затем  - вторую дозу.  Спустя некоторое время она начинает понимать, что доктор неумолимо становится морфинистом, и сама подсаживается на «концентрированный яд».

Вокруг, следуя булгаковским «Запискам», «тьма египетская»:  местные жители зачастую не признают медицину и слепо доверяют диким приметам и полусумасшедшим бабкам-целительницам. Беременную женщину с неправильным положением плода подвешивают за ноги к потолку, чтобы «ребёночек принял правильное положение»; во время родов дитя выманивают сахаром, а задыхающуюся девочку лечат молитвами. Поляков оказывается единственным врачом на целую округу, «воином света», которому приходится лечить все возможные болезни и частенько противостоять собственным больным и их родственниками.

«Тьма египетская» в картине Балабанова сгущается по мере увеличения зависимости доктора от морфия, деградации героя и разрушения его мира - как внутреннего, так и внешнего. До этого о ней напоминают в первую очередь недалёкие пациенты и показанные с шокирующей правдоподобностью операции, которые приходится делать молодому врачу. Режиссёр снимает в точности как написано в книге, кинокамера как бы следует за текстом: вот ноги девушки, попавшей в «мялку»: левой ноги практически нет, вместо неё «кровавая рвань, красные мятые мышцы и остро во все стороны торчали белые раздавленные кости». Однако Полякову удаётся стать универсальным врачом и творить чудеса только до той поры, когда его собственное внутреннее разложение, вызванное морфием, доходит до критической отметки и начинает вредить пациентам. Тогда «тьма египетская» выходит наружу и захватывает целый мир. На дворе 1917 год.

«Морфий» - это также и историческое кино. Личные трагедии героев разворачиваются на фоне наступающей революции, всеобщего распада. Не зря в сценарий добавлены такие персонажи как местный помещик, его развратная любовница (которая одновременно и любовница главного героя), его дочь. Герои ведут разговоры о политике - проходящие на первый взгляд, но крайне важные в свете истории. Недаром в картине упомянут и Блок: «Старый мир, как пёс паршивый, провались - поколочу!».

Аналогии с ранней картиной Балабанова «Про уродов и людей» неизбежны. Фильм также поделён на маленькие части, также наводнён музыкой первой половины 20-го века. Однако «Про уродов и людей» - великое кино, целостная субстанция, мясорубка, через которую режиссёр прокручивает зрителя, чтобы вывести к точке наивысшей любви. «Морфий» же, увы, не лишён недостатков, пусть самых мелких и даже глупых (Танго «Магнолия», к примеру, звучащее в фильме, было написано много позже 1917 года - в 1931 году). Более того, как раз любовь в фильме практически отсутствует: режиссёр больше не приводит зрителя к некой константе любви, которая пронизывала «Про уродов и людей», взрывалась нефтяной скважиной в «Мне не больно», и заставляла атеиста креститься в «Грузе 200». Историческая правда по Балабанову - это разрушение, смерть всего старого, после чего остаётся только компания агрессивных гогочущих мужиков - воистину блоковских красноармейцев.

В целом фильм оставляет более ровное впечатление, нежели другие картины режиссёра. Роли доктора Полякова и его помощницы Анны Николаевны были доверены Леониду Бичевину и Ингеборге Дапкунайте: актёрам предстояло сыграть двух людей, сплочённых общей трагедией, общим одиночеством, жалостью и виной. Как раз этой сплочённости на экране показано до обидного мало. Актёры играют как бы сами по себе: вот Леонид Бичевин в роли неопытного, но талантливого доктора; вот Ингеборга Дапкунайте -  стареющая одинокая женщина, убивающая, не желая того, сначала молодого человека, а потом и саму себя. В итоге между героями исчезает некая особенная близость, товарищество перед лицом смерти и разложения. Возможно, это и был режиссёрский замысел: в атмосфере разрушения ничто не может уцелеть, всё распадается на мелкие частицы, а значит каждый сам по себе и ни о какой близости не может идти и речи. Какую точку зрения принять зритель решит сам.

Фильм идеально воссоздаёт эпоху, дух времени: даже музыка для «Морфия» подобрана в основном из репертуара Александра Вертинского. Его «Кокаинетка», «кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы», становится лейтмотивом, временами звучащим навязчиво, но всё же очень точно подходящим фильму. Костюмы, декорации, лица - Балабанов воссоздаёт время с доскональной точностью. Не стоит искать в «Морфии» тех же глубоких, масштабных метафор, которыми был наводнён «Груз 200» или «Про уродов и людей». Фильм снят более прямолинейно и от этого, как кажется, немного теряет в весе. Возможно, зрителям придётся пересмотреть картину не один раз. Двенадцатый фильм культового режиссёра, безусловно, не самый лучший его фильм, но всё равно достойный образчик того, как нужно снимать кино. «Морфий» завершается сильнейшим финалом, который искупает многие огрехи картины, в истинно балабановском духе. Финалом, от которого по спине идут мурашки и ком подступает к горлу. Старый мир разрушается, зрители, сидящие в одном из первых кинотеатров, хохочут; почти  через сто лет зрители, выходящие из современного кинотеатра, взбудоражены и взахлёб обсуждают увиденное. И это уже - победа.

Васса Петрова, фото: кинокомпания СТВ